Детская онкология. Часть 2.
Вы знаете, я всё думал, вот отнесу эту тему ниже, мы вот этим закончим, подведём итог. Нет, понимаю, что нужно сделать это сейчас. Я когда знал, что вы придёте на программу нашёл потрясающую статью, для меня она потрясающая, вы наверняка с этой мыслью не раз сталкивались, который говорит о том, что пора в 21-ом веке уходить от отношения к раку, как к болезни неизлечимой.
То есть какая мысль там была, сейчас попытаюсь её воспроизвести, о том что есть какая-то критическая масса сообщений о фактах гибели и очень мало информации о том, что люди выздоравливают, что они преодолевают. И как вы вообще к этому относитесь, что нужно отходить от понятия, что рак неизлечимая болезнь?
- Вы знаете, мы от этого ушли в конце 20 века, потому что всегда существовало небольшое количество детей, которые выздоравливали и раньше также, но после того как мы, как говорится, перешли на современные рельсы лечения детского рака уже в 90-ых годах. К концу 90-ых годов мы добились 50 % излечения, а сейчас 74 % мы излечиваем, то есть из каждой сотни, 74 выздоравливает. Вот сейчас это самый тяжелый вопрос, вот как же этих оставшихся 25 человек вылечить.
- На мой взгляд, существует ещё такая проблема. Хирургия — это очень важный этап лечения рака, как взрослого так, и детского рака, но в настоящее время хирурги, это высокотехнологические операции, это мастерство, но они уже дошли до того предела, что они не могут сделать больше. То есть технически можно удалить любой орган, любой сосуд, любую ткань, но это будет очень травматичным для организма. С другой стороны, следующий метод, как сказала Ольга Витальевна, полихимиотерапия. В принципе она тоже, вот на мой взгляд, на сегодняшний момент подошла к какому-то своему рубежу.
- То есть предел технологии возможностей что-то сделать или предел, что не хватает врачей ?
- Появился метод химиотерапии, он появился в конце 60-ых годов, когда появились первые химиопрепараты. И за этот период, если взять, с 70-80 годов, до последних 10 лет, например, такие опухоли, как опухоль Ходжкина, нейробластома достигли в 80-90 %, то есть там умирали практически все, а выживало 5-10 %.
Сейчас живёт 90 %, это благодаря химиотерапии. Но последние 10 лет, как бы не менялись химиопрепараты, увеличивается доза, уменьшается доза, вот то, что сказала Ольга Витальевна, вот эти 10 %, на них уже невозможно подействовать химиотерапией.
- Предел возможности метода.
- Всё равно же есть какие-то предположения?
- Предположения есть.
- Каким образом?
- Это любимая таргетная терапия – прицельная терапия, которая основана на том, что мы знаем какую-то определённую поломку хромосомную, которая приводит к этому раку, создаётся препарат, который действует конкретно на эту цель.
- Я расскажу пример про таргетную терапию. Вы знаете, в 1993 году в США появился медиа бум, о том, что, наконец найдено средство для излечения рака. IFDEI в США пошло на беспрецедентное, такое действие. Они зарегистрировали этот препарат за 5 лет, хотя обычно новый такой препарат от 8 до 10 лет проходит, потому что быстрее пустить его в клинику. Этот препарат назывался гливак. Это первый таргетный препарат, то есть, есть такое очень тяжёлое заболевание хронический миелолейкоз, чаще всего болеют взрослые, а не дети, взрослые, при чём где-то так после 40-50 лет и старше, эта болезнь считается такого пожилого возраста, но вылечить от неё можно было только одним методом, трансплантацией костного мозга.
Естественно это очень тяжёлый метод, часто уже этот метод перенести не могут, потому что это очень большие проблемы, доноров не найти, то есть море всяких проблем. И тут появился препарат, который лечит.
Хронический миелолейкоз вызывает специальную поломку, так называемый ген (онкоген) BCR, ABR, то есть это два гена сливаются вместе, образуют химерный ген, который вызывает вот этот безудержный рост злокачественных клеток. И против этого гена синтезировали такой специальный препарат, который блокирует этот онкоген, то есть фактически давая эту таблетку, естественно, пока пожизненно, мы можем полностью избавить человека без всякой тяжёлой химиотерапии, без всяких трансплантаций мы можем фактически этой таблеткой вылечить это тяжёлое заболевание.
- У вас эта таблетка есть?
- Конечно. Мало того, мы стали производить её сами. Беларусь её производит и есть в принципе белорусский это иматиниб так называемый. Есть препарат иматиниб.
- Очень важный момент, объясню, что когда я так восторженно вспоминал эту статью, я не столько хотел о вере сказать, хотя вот эффект плацебо, он же наверняка работает, да? Вы в начале говорили о том, что всё-таки отметать это нельзя, вы сказали о доверии к врачу, нужно верить в свои силы, нужно верить, что поправишься, правильно, да?
- Безусловно.
- Вообще психологический момент в излечении любого заболевания, не только злокачественного, он играет колоссальную роль. Я считаю, что вообще излечение это несколько составляющих, это, во-первых, правильно поставленный диагноз, в следствие этого правильно назначенное лечение, это что касается со стороны врача и целого комплекса, клиники скажем так, но крайне важно это отношение пациента и врача, то есть это должно быть доверие, полное доверие пациента, вера во врача и в те методы, которые он применяет.
- Пришёл в больницу – не сомневайся.
- Не сомневайся. И второй момент это должна быть полная поддержка родственников конечно. То есть, понимаете, очень часто родственники приносят сомнения.
- То есть с унылыми лицами нужно вообще не пускать туда на порог, что бы пусть сначала улыбнуться, а потом заходят. И ещё очень важный момент, когда мы говорим о попытке уйти от стереотипа «Рак – неизлечимая болезнь». Это ведь кроме веры, очень важный момент, что бы люди не откладывали: «Ай, всё, не пойду», что бы как можно раньше приходили к врачу.
- Это основная наша проблема и не только наша, но и многих европейских стран и Америки, мы как-то здесь вот всё-таки на первом месте. Бывшее пространство постсоветского союза — это запущенные случаи, это четвёртая стадия. Конечно, есть ряд ситуаций, когда родители поздно обращают внимание на какие-то изменения, особенно если дети подростки.
С маленьким ребёнком проще, мама постоянно с ним занята, она укладывает спать, она его купает, то есть она видит какие-то изменения. Если это подросток, подросток может долгое время скрывать какие-то изменения, не рассказывать маме, значит нужно как-то активно настраивать ребёнка, что бы он вот, что-то изменилось в его организме, появился какой-то симптом, что бы он сказал родителям, то есть один такой момент, может помочь не довести до четвёртой стадии.
Почему я хочу сказать, что процент этих случаев колеблется, если взять последние 12 лет, от 17 до 27 %, то есть 1\4 пациентов поступает с четвёртой стадией, а это совершенно другие результаты лечения. Следующий момент, конечно, это то, что называется таким красивым выражением — отсутствие онкологической настороженности у врачей.
Естественно, проработав педиатром всю жизнь, некоторые врачи и не сталкиваются со злокачественными заболеваниями костей, потому что в целом в популяции это редкие достаточно заболевания. Ну и наверно есть ряд ситуаций, когда ни родители, ни дети, ни врачи не виноваты, а само течение болезни, и обратились во время и диагностика проведена вовремя, и в специализированный центр отправлены вовремя, а мы имеем четвёртую стадию, то есть изначально агрессивное течение болезни.
