Хирургическая онкология. Часть 1.
Дорогие друзья, мне, конечно, очень приятно в этой аудитории сегодня выступать. Одни меня очень хорошо знают уже не первый год. Но, чтобы вы имели представление кто я такой, я тоже простой русский хирург, никакой там не великий эксперт. Просто прошел некую нестандартную подготовку, я прошел пять специальностей, общую хирургию, онкологию и организацию здравоохранения.
На самом деле еще в начале своей карьеры я понял, что если мы проводим клинические исследования, они должны либо серьезно качественно проводиться или никак не должны проводиться. И соответственно я очень большое внимание уделяю подготовке кадров и даже разработал различные образовательные проекты, о которых в конце несколько слов скажу.
Я на самом деле пятнадцать лет проработал в научном онкологическом центре хирургии головы и шеи, меланомы, и с прошлого года я работаю в Федеральном научном клиническом центре отоларингологии в Москве. И конечно, не теряю свою связь со своими друзьями в онкоцентре, и за пределами онкоцентра, и за пределами России.
И сегодня давайте обсудим, я не всегда классически выступаю, у меня будет больше картинок, я не буду читать со слайдов отдельные вещи, потом эту презентацию можете у меня забрать, я никогда не ограничиваю в этом.
Вообще термин доказательной медицины, наверняка, вам другие лекторы тут говорили, он появился не так уж давно, в конце прошлого столетия. И получилось так, что многие специалисты сегодня, особенно если взять онкологию, химиотерапевты, я считаю, что больше понимают даже этот термин доказательной медицины, чем наши хирурги, к сожалению.
Вообще сегодня в целом то, что буду говорить о месте хирургических исследований в онкологии, оно применимо всему миру, но у нас в России всегда есть свои особенности, потому что мы, к сожалению, живем далеко не всегда по принципам, а по понятиям. Но это проблема нашего общества.
На самом деле сегодня, с учетом такого бурного развития современной науки в целом, не только медицинской науки, которая напрямую влияет на нашу профессиональную жизнь и на жизнь пациента, мы больше и больше внимания уделяем одному простому термину, который имеет колоссальнейшее значение – качество жизни пациента. А в хирургии это слишком важно, о чем очень часто многие продвинутые хирурги забывают или даже не хотят об этом задумываться, потому что именно это стало сегодня одним из основных хирургических исследований.
Вообще если взять самые передовые хирургические журналы, то там рандомизированные клинические исследования даже в 10% случаях не являются такими исследованиями, в которых мы можем достоверно интерпретировать их результаты и взять и применить в практике, поскольку вопрос о рандомизации и принцип проведения клинических исследований — это вообще трудная вещь, это очень не просто.
Конечно, мы сегодня, слава Богу, в России, СНГ имеем небольшое число очень продвинутых хороших химиотерапевтов, которые движут. И сегодня Россия и Украина являются теми основными поставщиками пациентов для многоцентровых клинических исследований, заказываемых фармацевтическими компаниями.
Это благодаря нескольким вещам советского наследования. Из-за того, что к моменту подписания национального противоракового акта в 1971 году в США, мы бы были впереди на всей планете в плане доступности онкологической помощи. Просто Советский Союз имел одну из самых крупных сетей онкологических учреждений, где концентрируются эти пациенты.
Но получилось так, что мы сегодня, тем не менее, говорим на разных языках с остальным миром. Давайте немножко посмотри в цифрах. Из всех исследований, которые публикую в литературе, около 10% из них имеют какой-то компонент хирургический. Но при этом мы должны понимать одно. Да, доля излечимых пациентов в хирургии постепенно уменьшается с появлением новых методик лечения, с появлением таргетных или не таргетных современных препаратов.
Я вообще к названию таргетные препараты очень скептически отношусь, потому что многие из этих препаратов далеко не являются таргетными. Если классический таргетный препарат в моем понимании — это радиоактивный йод, который может вычистить несколько сотен метастазов в легких у пациента, и после этого пациент живет еще пятьдесят лет. Это, можно сказать, наиболее приближенный к идеалу таргетный препарат.
Но, тем не менее, здесь получается так. Мы реально сегодня, чтобы там не говорили, да, самая дорогая специальность. Сегодня в медицине онкология — дорогая, и самая дорогая из них — это лекарственная терапия.
Когда я тоже был во Флимсе, у нас была одна хирургическая группа. И тот же Питер, он один из самых долгожителей во Флимсе, потому что все препараты более, чем три года там не преподают обычно, там ротация идет.
Почему Питер там остался? Потому что найти нормальных хирургов, которые могут о клинических исследованиях хорошо преподавать еще — это очень сложно в мире, не только в России. Я тоже был студентом у Питера в этой группе, и конечно, тот протокол, с которым я пришел, забраковали. Правда, у меня был протокол не о хирургии.
К сожалению, пока самым дешевым лекарством от рака являются руки и мозги хирургов. Я вот к этому скальпелю приплюсовываю еще и мозги, это очень важно. Без мозгов этот скальпель может натворить то, что мы очень часто видим, особенно в российской хирургии.
Получается так, что мы имеем очень мизерное количество рандомизированных клинических исследований в хирургической онкологии, при том, что самое дешевое лекарство — хирург.
